Ruso / Pусский

Перевод с подстрочника Дианы Медяковой.

Афорт (Agua fuerte).

Печать воды. В незавершенной раме горизонта размытый оттиск на

холсте небесном за облаками скрытой мастерской. Морской кудрявой

пены отраженье (отпечаток) парящие над морем облака, бутылка

белой краски в гавань тела для них одновременно пролита.

Я в окружении морских существ средь анемон с прозрачными

главами (среди актиний призрачноголовых) в ночном плену их

щупалец беззвучных, что движутся во тьме туманным шлейфом,

вокруг меня сжимаясь все тесней. Утопленники говорят со мной.

Воды застойной мелкими глотками пью яд я всякий раз, как

ты приходишь, жилец давно сокрытых океанов, как Бог во всех

возможных воплощеньях и в полноте (и в множестве) имен и голосов.

Час одиночества во мгле (свою) кладет стрелу, лук ночи изгибая

до предела. Ты прав: твой эликсир, тебя питая, стал в тигле ядом

гибельным моим.

Три чёрных ириса (Tres lirios negros).

Вот две руки моих, одна из них сильнее была песком времен

иссечена, загадочными знаками покрыта. Она колеблет зыбкую вуаль

в опасных как обман прибрежных водах исполненной случайностей

судьбы. Она - платок с твоею монограммой, с начальной буквой

двух твоих имен. Три черных антрацитово ириса переходя с твоей в

мою ладонь, вдруг обратились в сливу - мирабель, гранат, гнездо, в

котором три яйца пурпурных. И бури бог за нами наблюдает с высот

лучистой молнии своей.

Околоплодные воды (Líquido amniótico).

Вся комната околоплодных вод полна.

Здесь, от кормы и до носа,

Ноев подводный ковчег - свитые наши тела.

Стали

сердца голубями и гибкими змеями бедра,

легкие - бабочек парой, а руки – тем танцем поденок,

что угасают, едва

яйца отложены ласк:

весь допотопный зверинец,

вверх дном опрокинутый в воду.

Здесь

я плыву, в унисон

существам сотворенного мира

и свиты созвездий,

вытканых гладью на темной небесной

слюде,

вместе с тобою

, где наши уста запечаны водной стеною,

бархатный

плен окружил щупалец жертву твоих.

Пальцы находят мои бок твой, что жабрами дышит,

(жабрами дышащий бок твой)

еле скользя по нему, гладят твою

чешую.

Кожею станет покров плоти твоей, но не раньше,

чем и цветов, и зверей, и прочих невинных созданий

бог-покровитель решит вылить ненужную воду

комнаты предродовой, где мы родили друг друга.

4. Эритроциты

Как круглые цветы без лепестков,

что, проплывая, вспыхивают алым,

как рыбы на поверхности воды.

Не погружаясь в плазменную реку,

эритроцитам - крошечным сизифам

воздушный груз свой выпало нести.

Они влекут котомки с кислородом,

и камни лёгкие все множатся на спинах

у бесконечных рыбьих косяков.

Твоя кожа-выжженная земля (Tu piel una tierra quemada).

Кожа твоя - выжженная земля, от горизонта до горизонта...

В лучезарных одеждах сейчас - в смертном саване завтра,

Как покинула русло река,

сохранявшая в водах следы твоих рук…

(как иссохшая ныне река, полноводное русло которой

а) все проложено было твоими руками,

б) сохраняло следы твоих рук.)

Твоя кожа изрезана времени острым ножом.

Многократно пролитый сквозь горло клепсидры,

тот единственный час волшебством

превращается в два, три, четыре, шесть, восемь -

Восемь часов нас носило по волнам в ковчеге,

внезапно возникшем под нами

со всем содержимым, с животными твердой земли.

Наше ложе исчезло, истертое светом,

(истребляющим светом истерто),

мы дрейфуем, свой мир озирая с кормы и до носа,

в первобытном еще океане вдвоем затерявшись,

расплескавшем свою синеву, соль и волны

в кроне дерева жидкой густой наших вен.

Ставшее рыночной площадью море,

одной испаренное ночью;

(Ставшая площадью рынка ртуть моря,

одной испаренная ночью);

насекомые, птицы и львы на борту -

стрекот, рычанье, биение крыльев в межреберье тел.

Свесилась с крыши луна пауком, испускающим нить паутины,

Отмечая под сводами залы впервые свое полнолунье,

Жемчугом черным дрожа в небе из белого шелка.

Кожа твоя восьмичасовая на мне соткана

неутомимого ткацкого стана пряденьем минут,

вечности куколкой чье колесо рождено,

рук твоих нити плетущим на бедрах моих.

Луна в козероге в восьмом доме.

Восьмой небесный дом в себе хранит

разоблачаемое в нужный час посланье:

в нем обнажит альков завесы сердца

на брачном ложе, скатерти любовной,

сам обращаясь панцирем защитным,

и пол, и своды облекая в кость...

Став в центре спальни лунным серебром,

едва лишь звездным светом плодоносным

освещена, вбираю сквозь стекло

их блеск, как в поцелуе пьют дыханье.

Какие ласки должен испытать

мой светоносный панцирь из металла,

чтоб ты проник в заветный лабиринт?

Какого ритма неземным сверхтактом

ты согласуешь тренья диссонанс?

Твоя рука, чьи ласки прорастают,

как корни орхидеи сквозь покров -

вот инструмент мгновенной переплавки,

что разрушает прочную броню.

Известняковые дома улиток,

окаменелые постройки раков,

двойные створки раковин моллюсков

скрывают наслажденье нежной плотью -

и так же под защитой правил твердых

хранится трепет сердца моего.

Двух каменных доспехов наполненье

и сам покров души разоблаченной -

вот пред тобой моя тройная суть.

Дорог распутья в зеркалах дробятся,

к нам проникает эхо голосов…

Луна вошла в созвездье козерога,

и дом восьмой со спальнею совпал.

*************************************************

Версия Валерия Мельникова

Пейзаж (Paisaje).

Пейзаж: над пустошью пронизанною светом порханье мотыльков,

а в комнате невидимые связи скрепляют в час любви переплетенье

грудей и бёдер переживших гнёт изгнанья.

Слепящий солнца блик, в пещере лишь гуляет бриз морской, и пусть

же ничего не испарится из кожных складок палцев рук моих.

Момент молчания. Широкий лик степи. Поток бурливый кислотою

обеляет зимы сосульки. И лето уже здесь.

Ограда (El cerco).

Ограда идеальный строит круг из мириады водных створок, к боку

бок стоящих и запертых на ключ.

А я внутри живу уж много пятилетий. Мои глаза уже привыкли видеть

кругом, и не могу я различить углы дверных проёмов, тех, что мне не

пересечь. Вот, как то раз одна открылась дверь, и в щелочку меж ней

и косяком я вдруг увидела тебя в лазурном свете. Ты был казалось

полон поцелуев предуготовленных лишь только мне одной. Я не

приблизилась и выйти не рискнула. Вот снова паутины с той поры

открывшийся проём запеленали.

Японская вещица (Diseño japonés).

Ты сердце-оригами

сложил изгибом губ.

Из мраморной бумаги

оно всегда твоё.

Яд (SOLIMÁN).

Цикута всех твоих цитат, то, что лежало под замком, под спудом, в

себя вобрало плоть видений. Вот, на свободе предо мной оно, хоть

было заперто на семь ключей. Змеёй скользит как речка из чешуй, по

венам и артериям моим, чтоб в левой части сердца умереть.

О Дух Святой, что дремлет на пороге, прошу тебя о девичестве

сердца, разоблачении и мире на заре.

Как съёжилась страна моих друзей, и я бегу над водами твоими и

даже не касаюсь их стопой.

Офорт (Agua fuerte).

Печать воды. Печать офорта на мольберте так далека от завершенья

в художественной мастерской, парящей в высоте над облаками. А

море здесь, барашками играет. Вот белой краски пузырёк опустошён

одномоментно в бухте тела.

Анемоны с прозрачными главами стоят вокруг меня, из паучьих

щупалец ограда колышется в туманном жесте немоты. Утопленники

говорят со мной.

Яд застоявшейся воды мне суждено по каплям выпивать, когда

приходишь ты, жилец сокрытых океанов (Бог и его гетеронимы, их

голоса). Отдохновение холодом часов натягивает ночи тетиву.

Яд, принятый за эликсир в печи алхимика горящей: ты прав- всё, что

тебя питает, мне смертию грозит.

Три чёрных ириса (Tres lirios negros).

Вот две руки моих, одна из них сильнее была водой времён

испещрена, загадочными линиями покрыта, и саваном всё машет

с берегов судьбы случайностями полной. Он- как платок с твоею

монограммой, с начальной буквой всех твоих имён.

Три антрацитовых цветка при переходе с твоей ладони на мою вдруг

обратились в сливу-мирабель, в гранат, в гнездо, в котором три яйца

пурпурных.

Бог бури с высоты своих перунов за нами наблюдает.

Луна в козероге в восьмом доме (Luna en Capricornio en la casa ocho) .

Восьмая комната затмения внутри

скрывает иногда трепещущие клады.

Сокровище, одетое в броню,

открытое в центральной своей части,

на покрывале ложа двух влюблённых

вдруг превратится в спальни той костяк.

Сверкает в центре комнаты, слегка

через окно освещено оно

лишь светом плодородным звёзд;

сияние, что выпито стеклом как вдох при поцелуе.

Какая нежность сможет просочиться

через прозрачный металлический покров,

чтобы попасть в тот алый лабиринт?

Какое сверхестественное тренье

его аритмию погасит?

Где та рука ладонь которой

обратится вдруг садом орхидей?

Вот инструмент той моментальной переплавки

железа сей брони.

Дом-раковина из известняка,

где рак отшельник в каменной спирали.

Двойные створки мидии хранят

в своём закостенелом помещенье

всю нежность плоти.

Вот он,

завёрнутый в броню,

дрожащий камень расчленённый,

лежит под третьим дном.

Следы уходят прямо в зеркала.

Сольфеджио из голосов людских,

из коридоров медленно струится.

Весь дом вдруг в спальне поместился.

4. Эритроциты (Los glóbulos rojos)

Как круглые цветы без лепестков,

которые вcпыхивают алым.

Как рыбы на поверхности воды.

Почти паря по плазменной реке,

эритроцитам- крошечным сизифам

тащить свой выпало мешок, гружёный кислородом

(те камни лёгкие умножатся на спинах у бесконечных рыбьих

косяков).

Околоплодные воды (Líquido amniótico).

Вся комната околоплодных вод полна.

Как ноев ковчег подводный наши два тела, свитых от кормы и до

носа. Наши сердца обратились двумя голубками, бёдра как гибкие

змеи, а руки как танец той пары подёнок которым угаснуть судьба,

как только отложат яички всей ласки своей: всё как древний зверинец

вверх дном опрокинутый в воду.

Я плыву в унисон с существами всего сотворённого мира и кортежем

из звёзд, чудной вытканных гладью на тёмной небесной доске, а бок

о бок со мною и ты проплываешь. Запечатаны наши уста этой водной

стеной, я же нежусь в плену твоих бархатных щупалец мягких.

Вот нащупала жабры на боку у тебя и чешуи, которые снова

натянутся кожей, но не раньше, чем бог, покровитель цветов и других

безобидных созданий, выльет воду из комнаты, где мы родили друг

друга.

Твоя кожа-выжженная земля (Tu piel una tierra quemada).

Твоя кожа. Твоя кожа- земля, выжженная с края до края. И в сáване

сегодня лучезарном, завтра смертном, вышедшая из берегов река,

ставшая водным следом от твоих рук.

Твоя кожа изрезанная ножом времени.

Час, пролитый через горло клепсидры, этот час мимолётный.

Искусством магии он превратился в два, три, четыре, шесть, восемь-

восемь часов два робинзона ты и я плывём в ковчеге, который быстро

собран был под нами со всем приданным содержимым и зверьми

земными. Исчезло ложе, вытертое светом , и мы уплыли по течению,

оглядываясь с носа до кормы, потерянные в этом океане Бога,

окрашенном лазурью и волнами, и соль течёт в переплетенье наших

вен.

Ртуть из моря, испарившегося за ночь, и птицы на борту, насекомые и

львы, стрекотание и рычание, взмахи крыльев в наших боках.

Луна, свисающая с потолка как паук на кончике своей нити,

праздновала своё первое полнолуние в своде комнаты, чёрная

жемчужина колебалась в небе из белого шёлка.

И твоя кожа, твоя кожа, за восемь часов сотканная на мне на

неустанном ткацком станке минут, то колесо, родившееся от куколки,

коньком ткущей нить твоих рук на моём бедре.

Смотри как раскрываются куколки (Mira eclosionar las crisálidas).

«Смотри как раскрываются куколки.» Кто диктует мне эти слова,

кто касается моей кожи, засеянный иглами, большим количеством

игл чем в пустыне Соноры, в пустыне Негева. Жемчуга падают из

его рук: Он их собирает, Он делает из них ожерелье, Он кладёт его

мне на шею (и каждая жемчужина суть слово влетающее в ухо со

срочностью бесценных поучений что должны быть переданы чрез

шёпот умирающего нам).

Смотрите же на пение мужей, то что с Земли на звёзды возносимо: те

звёзды светятся бесстрастные в ночи Газы. Ах как прекрасны Альтаир,

Кор Леонис, Канопус, Сириус, ах как прекрасны коль ядрами на Землю

не несутся. Бывает обе бешенных собаки внезапно устают и спать

ложатся среди тех снарядов.

В Женеве снег идёт. Хлопья снега на некоторое время становятся

песчинками и пыль слюдою город покрывает.

Как сладко дуть в трубу лжи Дилана Томаса: лжецы они все

инструменты ветра.